Парадный подъезд нашего дома заколочен давно. Дом старый и вряд ли кто-то из жильцов помнит, как это случилось. По какой причине, можно догадаться: с самого начала в доме было печное отопление. Сами понимаете: дрова, уголь, их сохранность. Потому, наверное, также изначально наш двор был обнесен железной оградой, с красными звездами кое-где на прутьях решеток. В качестве оберега, скорее всего. Всего двора.
«Парадный вход был для господ…», читали мы в детстве о положении простого народа до Октябрьской революции. Повзрослев, поняли, что никак не дорасти нам до «входа в парадное». По многим причинам. И мы уже привыкли, что в большинстве случаев «вход со двора» – это наш выбор. Только наш. Нам так спокойнее и уютнее. Входить к «себе» «со своего» двора. Да, света меньше, чем в «парадном», решетчатая дверь перед лестницей, ведущей в подвал, да, выглядит мрачновато, да, из подвала несет сыростью и пахнет… Чем именно? Возьмем на себя смелость признать – пахнет кошками. Даже если их там нет…
Или их трудно ловить, даже если попытаться. Но знать при этом. Как там, у Булата Окуджавы:
Со двора – подъезд известный
под названьем "черный ход".
В том подъезде, как в поместье,
проживает Черный Кот.
Он в усы усмешку прячет,
темнота ему как щит.
Все коты поют и плачут –
этот Черный Кот молчит.
И все же, попытаемся снять хотя бы часть флёра загадочности с этого китайского трюизма. То есть банальности, возведенной в ранг мудрости со стилистическим продолжением типа: «Трудно ловить черную кошку в темной комнате, особенно когда ее там нет, как и комнаты тоже». Ну, нет и все тут. И именно тут и попытаемся объясниться. Напевая вместе Булатом Шалвовичем…
Он давно мышей не ловит,
усмехается в усы,
ловит нас на честном слове,
на кусочке колбасы.
Он не требует, не просит,
желтый глаз его горит.
Каждый сам ему выносит
и "спасибо" говорит.
Почему?.. Да потому, что не хочет, даже гипотетически, оказаться один на один с мистическим ужасом выбора: «Ты с нами или против нас?» В смысле, ты готов встраиваться в жесткие границы социальных рамок, или хочешь остаться в условиях беспредельных возможностей? «Кот, который гулял сам по себе» Р.Киплинга все же добился этого права, хотя всем ясно, что каждому необходимо предназначение. Всем, кроме кота. С его позицией несгибаемой уверенности в принадлежности только Свободе. И – Воле, как представлению о цели направленных усилий. На пути обретения полной свободы. И пусть «говорят, не повезет, если черный кот дорогу перейдет», самому коту на это откровенно начихать. Он всегда – сторонний наблюдатель.
Кто? Кот! Анаграмма – перестановка букв в слове – диктует новый смысл ответа на вопрос о неком тайном недоброжелательстве.
Кто – Кот, как утраченная независимость в обстоятельствах неблагоприятного развития событий.
Кто – Кот, как ответ на вопрос: «А ты уверен, что все делаешь правильно?» Вот за это придется заплатить сакральным испугом, да еще и сказать «спасибо» при этом.
По большей части за обретение чувства покоя дань принесена и можно жить дальше в своем уютном мирке безответственности. Ведь обстоятельства складывались негативным образом, но демонов беды удалось задобрить хотя бы ненадолго. И хотя бы в нашем подъезде. И в нашем городе. Как в проекции целого гипотетического «кошачьего города», в котором мы все когда-то проживали, пытаясь навязать его дубликат соседям по карте. А потом удивлялись их реакции. С которой наши соседи реализовали предначертанный сценарий, с поправкой на собственные условия и менталитет. Вглядимся.
«Записки о Кошачьем городе» – роман-антиутопия, фантастический памфлет, вышедший из-под пера Лао Шэ, гениального в своей прозорливости, видного китайского писателя. Роман был опубликован в 1932 году, задолго до того, как прозаический текст стал прозой жизни, трагической и абсурдной. Текст реализовался, по сути дела, в порядке следования абзацев, на пути к окончательному и бесповоротному «абзацу», как модно сейчас обозначать финальный коллапс. И пусть действие романа происходит на Марсе, где живут человекоподобные кошки, но тот провидческий взгляд, с каким автор делает прогноз последствий развития событий в Кошачьем городе, достоин восхищения, на грани подозрений в пророческой миссии. Прочтите, текст невелик по объему, и вы испытаете досадливое смущение, как от сбывшегося мрачного предсказания. А сейчас будет достаточно небольшой выдержки, чтобы ощутить это чувство:
Один из студентов впереди выпрямился во весь рост и крикнул:
– Да здравствует мяуизм! Да здравствует кошкизм!
Все подхватили его возглас. Вдоволь накричавшись, первый студент приказал остальным сесть на землю и произнес речь.
– Мы должны свергнуть всех богов и поставить на их место великого святого Мяу! – провозгласил он. – Мы должны низвергнуть родителей, преподавателей и восстановить нашу свободу! Мы должны низложить императора и осуществить кошкизм! Сейчас мы схватим императора и подарим его иностранцам, чтобы они нас поддержали. Такого великолепного случая может больше не представиться, поэтому будем действовать немедленно. Затем мы уничтожим старших родственников, учителей, и тогда все дурманные листья, женщины, народ и сам кошкизм будут нашими. Вспомните, что говорит великий святой Мяу: «Вперед! На дворец!»
Все это написано в 32 году прошлого века, можно сказать, предначертано. Как и запах в наших сегодняшних подъездах, где по-прежнему пахнет тем самым «кошкизмом». И не важна градация смыслов, которые мы вкладываем в это понятие. Амплитуда настолько широка, что в нее запросто умещаются и «капитализм», и «коммунизм» с оппортунистическим «маоизмом» в довесок. Если это не так, то откройте парадные входы, а если так, то откройте в своих подвалах фитнес-залы, бесплатные, хотя бы для жильцов своего дома. Что этому мешает? Или – кто? Опять кот? Причем общий…
Да-да, наш, родной, сотканный из полутьмы всеобщего недоверия к этому символу несостоявшейся Свободы. От собственных страхов по большей части. Ставших привычными, поскольку опасность не оформлена конкретной угрозой. Суверенитету, в первую очередь. И любая информация с негативной отсылкой в советское прошлое заставляет похолодеть, прежде чем трижды сплюнуть через левое плечо. «Черный кот», приходит когда ему вздумается к порогу любой «независимой квартиры» бывшего общего «советского дома», поскольку гуляет сам по себе. Из-за дверей этих самых «суверенных квартир» сразу же начинает доноситься испуганно-обиженное нытье, что нас силком втащили в этот треклятый Союз, а до того мы были и древними украми, и вольными литвинами, и потомками Чингисхана, и наследниками Тамерлана, далее по списку. Причем, голоса из-за дверей «национальных квартир» сознательно опускают тот факт, что они всегда были частью, именно – частью какой-либо Империи: российской, монгольской, персидской, но всегда – частью. При этом все претензии – к Советской Империи, которая при распаде просто раздала «приватизированное жилье», согласно границ на политической карте СССР.
Но нет, иногда в щелку приоткрытых дверей, вместе с площадной бранью, выплевываются и дикие угрозы: «Вот мы, ужо, как вступим в НАТО!..» Или – как займемся многовекторной политикой еще более вызывающе и конкретнее. Не замечая при этом, что вякать под дверью все научились и привыкли, когда были той самой Империей с соответствующими амбициями, куда же без них. Но остатки «имперского всемогущества» вновь и вновь заставляют реагировать на возможность появление «Черного Кота». Как опасения стать неразличимыми во тьме собственной особой неповторимости, с утроенной энергией повторяя бессмысленный набор исторических фактов и дат, из которых следует: мы и только мы были той самой Империей. Русью с центром в Киеве или Золотой Ордой с центром в Сарайчике. И все это происходит оттого, что «наследники своих империй» уже не так уверены в крепости «дверей», да и самих «стен», полученных в свое время «национальных квартир». И тогда, тихо ступая мягкими лапами осторожной неуверенности, подступает то, что… Многие из нас читали в детстве стихотворение С.Я. Маршака, написанное по мотивам монгольской народной сказки:
У старика и старухи
Был котенок черноухий,
Черноухий
И белощекий,
Белобрюхий
И чернобокий.
Стали думать старик со старухой:
- Подрастает наш черноухий.
Мы вскормили его и вспоили
Только дать ему имя забыли.
Назовем черноухого
"Тучей"
Пусть он будет большой
И могучий.
Выше дерева,
Больше дома.
Пусть мурлычет он громче грома!
- Нет, сказала, подумав, старуха,
Туча легче гусиного пуха.
Гонит ветер огромные тучи
Собирает их в серые кучи.
Свищет ветер
Протяжно и звонко.
Не назвать ли нам "Ветром"
Котенка?
- Нет, старуха,
Старик отвечает,
Ветер только деревья качает,
А стена остается в покое.
Не назвать ли котенка
"Стеною"?
Старику отвечает старуха:
- Ты лишился на старости слуха!
Вот прислушайся вместе со мною:
Слышишь, мышка шуршит за стеною?
Точит дерево мышка-воришка...
Не назвать ли нам кошку - "Мышка"?
- Нет, старуха,
Старик отвечает,
Кошка мышку со шкуркой съедает.
Значит, кошка
Сильнее немножко!
Не назвать ли нам кошку кошкой?..
И все бы ничего и с этим можно было бы согласиться, но… Все более четко и предсказуемо, обозначается неизбежность перерастания остатков нашего «кошкизма» в тупое и безвольное подчинение страхам, порожденным полутьмой «черного хода» в наших подъездах. Это когда следование девизу нашего светлого прошлого – «от каждого по способности – каждому по труду», так и не переросло в реализацию девиза победившего коммунизма – «от каждого по способности – каждому по потребности». Но при этом должно реализоваться стремление любого индивида стать тем, о чем мечтал. Кто – Кот, всегда хотел стать некой «мохнатой сарделькой», воплотившей все свои мечты в жизнь. И это пугает нас не меньше, чем демонстрации новых «хунвейбинов» или «нацпатриотов». И здесь остается лишь допеть вместе с печальным мудрецом Окуджавой:
Он и звука не проронит –
только ест и только пьет.
Грязный пол когтями тронет –
как по горлу проскребет.
Оттого-то, знать, не весел
дом, в котором мы живем.
Надо б лампочку повесить...
Денег всё не соберем.
А как еще может быть в несостоявшейся коммуне, которая сначала обносит свой двор оградой со звездами, а потом незаметно привыкает входить в общий дом сквозь стерегущий полумрак кошачьего подъезда…