Многие жители постсоветских республик Центральной Азии обсуждают пути десоветизации и деколонизации своих стран и понимания своей идентичности.
Global Voices побеседовал с активистом движения за татарский язык Марселем Ганеевым из Казахстана, который также идентифицирует себя как квир. Марсель - кандидат медицинских наук, в настоящее время живет в Европе. Его цель – «помочь меньшинствам восстановить связь со своими корнями и преодолеть эмоциональную травму». Поскольку Марсель является представителем как этнического меньшинства в Казахстане и соседней России, так и сексуального меньшинства, его взгляды объединяют оба опыта.
Казахстан известен как многонациональный город, в котором гораздо больше этнических групп, чем титульная казахская нация, например представители соседних стран, а также еврейские и немецкие общины, депортированные туда в советские времена, и, не в последнюю очередь, тюркские национальные меньшинства.
Марсель родился в Казахстане, но идентифицирует себя как татарин - этническое меньшинство в Казахстане и соседней Российской Федерации, где, однако, есть своя федеральная Республика Татарстан, которая, в силу особенностей российского режима, не обладает большой независимостью от федерального правительства.
Эльмира Ляпина (ЭЛ): Марсель, расскажите, пожалуйста, о своей активистской деятельности.
Марсель Ганеев (МГ): Я активно занимаюсь этим последние четыре года, с тех пор как начала изучать татарский язык. В основном я занимался активизмом в социальных сетях, инициировала казахский квир-документальный проект «Кара Маган», запустил подкаст «Татарская идентичность» и в целом мотивировал сотни людей начать изучать татарский или свои этнические языки. Кроме того, я веду группу в Telegram, где мы делимся источниками по изучению татарского языка и организуем разговорные клубы.
ЭЛ: Что Вы подразумеваете под термином «языковой активизм квиров»?
МГ: Это описывает разные стороны моей идентичности, поскольку я русско-татарский квир, родившейся и выросший в Кентау, небольшом городке в Южном Казахстане. Обе стороны моего активизма – «квир» и «язык» - представляются мне одинаково важными. Они очень сильно взаимосвязаны, поскольку квиры сталкиваются с очень похожими проблемами, как и те люди, чей язык находится под угрозой исчезновения или маргинализирован в каком-либо смысле.
ЭЛ: Что такое «язык квиров»? Это особое развитие языка, связанное с сообществом квиров?
МГ: Да, это тема моего интереса. Я пытаюсь определить «язык квиров» в нашем пространстве. В целом этот язык представлен средствами, которые используют квиры Центральной Азии для самоопределения и коммуникации с внешним миром, например, специфическая терминология, выбор языка, фольклор, искусство, танец и т.д.
ЭЛ: Какие проблемы стоят перед гомосексуальным движением в Казахстане? Есть ли в нем другие активисты, говорящие на языках меньшинств, как Вы?
МГ: Современное квир-движение в Казахстане сталкивается с непростой задачей преодоления колониальной истории нашей страны, которая оказывает значительное влияние на развитие квир-языка. Ориентируясь в этом меняющемся ландшафте, мы учимся не только формулировать свою собственную центральноазиатскую гомосексуальную идентичность, но и взаимодействовать с миром, в котором гомофобия часто пересекается с колониальными нарративами. Наш путь включает в себя как самопознание, так и стремление противостоять глубоко укоренившимся предрассудкам.
В Казахстане есть и другие квиры - активисты языковых меньшинств, однако их основным объектом внимания является сам язык. В татарском квир активизме меня поддерживают мои друзья и группа людей, которые помогают мне в моей работе. Сообщество татароязычных квиров не так велико, но мы все знаем друг друга и стараемся сотрудничать и делиться опытом.
ЭЛ: Вы публично выступаете в европейских государствах на исторические (и политически чувствительные) темы, такие как деколонизация, и говорите о влиянии России на постсоветские республики. Есть ли в связи с этим какая-то особая квир перспектива?
МГ: Эти темы напрямую связаны с моим активизмом в области гомосексуального языка. Как и в случае с казахским языком, мы все еще имеем дело с последствиями советской политики русификации. С другой стороны, если Казахстан является независимым государством, проводящим собственную политику и имеющим казахский язык в качестве единственного государственного, то татарский язык с приходом к власти Путина теряет свои позиции внутри Татарстана.
Что касается гомосексуальной составляющей, то многое из того, с чем мы имеем дело сегодня, является следствием советской антигейской политики. Более того, находясь под влиянием современного российского государства, центральноазиатские политики пытаются использовать те же нарративы и проводить аналогичную антигейскую политику. Когда мы проходим через деколониальные практики, это также помогает нам выйти за рамки, которые гетеронормативное общество проецирует на нас.
ЭЛ: То есть квир-сообщество имеет дело не только с вкладом колониального прошлого, но и с российским влиянием на казахстанский дискурс?
МГ: Да, к сожалению, население нашей страны до сих пор находится под влиянием современной российской пропаганды. Например, в 2017 году в Казахстане был принят закон об антигей-пропаганде, аналогичный российскому, но в конце того же года он был отозван из-за жалоб местных активистов в Европейскую комиссию по правам человека. Также в этом году аналогичную политику ввела Киргизия.
ЭЛ: Что касается «антигейской политики», не кажется ли Вам, что религиозные взгляды в этом регионе могут иметь большее влияние, чем (пост)советские нарративы?
МГ: В случае с татарами религия всегда играла важную роль в поддержании культуры и языка. Несмотря на то, что среди татар есть христианское меньшинство, трудно представить себе татарскую культуру без ислама. Как ни вникай в татарскую литературу, фольклор и обычаи, религия в них глубоко заложена. Однако наибольшая гомофобия [которая проявляется в Татарстане, в России] — это следствие российской антигейской пропаганды. В исламе, на мой взгляд, не так много людей, выступающих за «убийство геев». Я думаю, что большинство мусульман с пониманием относятся к выбору человека. Более того, многие гомосексуальные татары и казахи считают себя мусульманами и не считают это противоречием; например, вы можете послушать один из выпусков моего подкаста с татарской драг-квин Селеной.
Говоря о трансгендерах, татаро- и казахоязычное население имеет меньше словарного запаса, который может их обидеть, поскольку нет необходимости использовать гендерные местоимения.
Хотя некоторые квиры из мусульманских семей действительно сталкиваются с гомофобией на почве ислама, на мой взгляд, это не является общим дискурсом, который используется правительством и СМИ. Лично я родом из одного из самых религиозных мусульманских регионов Казахстана, суфийского центра, Туркестана, и сам никогда не сталкивался с религиозной гомофобией, она выражалась в основном «пацанскими понятиями» [по сути, это тюремный язык и понятия, трансформированные для повседневной жизни, сформированные в системе ГУЛАГа в 1930-е годы]. На эту тему есть хорошая книга Дэна Хили «Русская гомофобия от Сталина до Сочи».
[Ред.: Высказанное мнение - исключительно индивидуальный опыт, есть документально подтвержденный опыт других гомосексуальных людей в странах Центральной Азии или мусульманских регионах России, которые сталкивались с гомофобией и насилием].
ЭЛ: Вы выступаете публично и ведете подкасты. Кто ваши слушатели? И какова их общая реакция?
МГ: Моя аудитория чрезвычайно разнообразна: в основном это выходцы из Средней Азии, нерусские жители России, русскоязычные, которым важны темы империализма, а также широкая аудитория квиров. Среди них также много европейцев, поскольку темы, которых я касаюсь, привлекают все больше внимания в ЕС после начала полномасштабного российского вторжения в Украину.
Когда я провожу свои публичные выступления, заинтересованная аудитория в Европе — это в основном иммигранты и люди, связанные с искусством и научными кругами.
Хотя я веду свой подкаст «Современная татарская идентичность» на татарском, английском и русском языках, приоритет отдаю татарскому, и среди первых семи гостей пятеро говорили на татарском, причем у четверых из пяти татарский был вторым или третьим языком, и они сознательно изучали его во взрослом возрасте. Слушатели - в основном носители татарского языка со всего мира, со всех континентов, наибольшее количество - в Германии.
Как правило, люди относятся к нам благосклонно. Если это люди русского происхождения, то они, как правило, очень защищаются, не приемля понятий колониализма, применяемых к России.
Автор: Эльмира Ляпина.
Перевод Дианы Канбаковой
Фото из открытых источников
